Читать книгу - "Оборотни тоже смертны  - Алексей Щербаков"

Дикс принял обер-лейтенанта в каком-то занюханном кабинете в депо. У дверей околачивались двое парней с голубыми погонами, судя по их комплекции и мрачным взглядам, явно занимавшихся чем-то посерьезнее эксплуатации автомобильного транспорта.

– Господин майор… – по-уставному стал докладывать обер-лейтенант.

– Оставьте, у нас разговор неофициальный. И сразу предупреждаю – говорить о нем никому не стоит. Вы меня поняли? Прошу, садитесь, курите, если хотите. А может быть, коньяку?

Мильке еще больше насторожился. Не то было ведомство – полевая тайная полиция, – чтобы всерьез верить хорошему обращению состоящих в нем людей. Недаром солдаты и офицеры вермахта боялись его ничуть не меньше, чем враги рейха. Последний раз подобное чувство Мильке испытывал восемь лет назад. Его, как и других эмигрантов, вызывали для беседы в районное отделение гестапо. Тогда, правда, Мильке признали абсолютно лояльным Третьему рейху и оставили в покое. А что будет теперь?

Дикс отхлебнул коньяку и начал.

– Господин обер-лейтеннант, перед нашей беседой я навел о вас справки – и в результате мне доставили исключительно хорошие отзывы. Да и, между нами говоря, ненадежного офицера не назначат командовать этим сбродом из уголовников и перебежчиков. Тем более, – тонко усмехнулся майор, – ведь если, допустим, мы с вами попадем в руки русских, нас повесят на одном дереве. Меня – как офицера известной службы, а вас – как бывшего белого офицера. Впрочем, никто и не станет выяснять, что вы белый офицер. Всех русских, находящихся на нашей службе, они называют «власовцами». Их не берут в плен даже регулярные части. Я уж не говорю о партизанах. Вы, наверное, обратили внимание, что побег двух солдат из вашей роты был оставлен без каких-либо последствий. По моему распоряжению. Но, кстати, это дело можно и поднять. А Восточный фронт вообще-то – не самое лучшее место на земле. Особенно для вас…

– И что вы от меня хотите?

– Немного. Открою вам карты. Я оставил без последствий побег этих солдат по одной причине: чтобы ваши люди знали – при желании отсюда можно и убежать. Так вот, мне необходимо, чтобы вы обеспечили побег своему солдату. Желательно из тех, кто, как это говорят по-русски, смотрит в лес. Если это будут двое или трое, – неважно. Важно другое – чтобы он перед побегом узнал: в Слоним прибывают эшелоны с войсками, предназначенные для ликвидации партизан. Вот, собственно, и все.

…Эшелоны и в самом деле прибыли из Польши. Правда, они были транзитными. Солдаты много суетились, имитируя выгрузку. Но на самом-то деле высадилось до батальона, не более. Остальные отбыли в восточном направлении. Если учесть, что недавно часть гарнизона была отправлена на восток, прибыль была не очень заметной.

В общем, особист получил еще одну задачку. Тем более что в тот же вечер партизаны одного из пикетов доставили в штаб гражданского из Мостов, своего человека. Он сообщил примерно то же самое. В Мосты пришли эшелоны со стороны Лиды. Там, по его словам, выгрузилось около двух рот. Но тоже царила такая суета, будто выгружали по крайней мере полк. ГФП явно продолжала играть в какие-то игры. Вот только в какие?

* * *

По поводу этой информации в штабе собралось командование соединения; туда же был вызван и особист. В штабной хате кроме командира и комиссара присутствовал и начальник штаба, подполковник Соловейчик. С ним Сухих общался мало. Особист не лез в чисто военные дела, а Соловейчик не жаловал игры особого отдела. Он был военным, так сказать, в чистом виде. Что и демонстрировал своим видом – всегда был гладко выбрит, подтянут и корректен. Еще Соловейчик был знаменит своей курительной трубкой. Но не такой, как у товарища Сталина, а так называемой капитанской – прямой и длинной, выпускающей такие клубы дыма, что казалось – идет паровоз.

В партизаны подполковник попал так. В начале войны он служил начальником штаба в одном из стрелковых полков на Западном фронте. Когда фрицы двинули, он, как и многие, растерялся. Оно и понятно. Из дивизии дают противоречивые приказы, выполнять которые все равно поздно, потому что обстановка изменилась. Что происходит вокруг, никто не знает. Потом исчезла связь с дивизией, а следом – и с батальонами. Кончилось все тем, что танки прорвались к штабу полка. Командир был убит, комиссар пропал без вести. Соловейчик с группой бойцов пытался прорваться, но получилось неудачно. В бою подполковник растерял всех своих – и пришлось ему вдоволь изучать в одиночку особенности белорусских лесов и болот. Как подполковник однажды признался Асташкевичу, несколько раз он уже собирался пустить себе пулю в лоб, но все-таки решил, что пусть уж лучше немцы тратят на него боеприпасы, чем он сам. В конце концов Соловейчик встретился с отрядом Аганбекова и попросился рядовым. Дескать, солдат я растерял, полк разгромлен, так что ничего, кроме винтовки, мне теперь держать и не следует. Аганбеков сделал его командиром отделения, потом подполковник стал помощником командира отряда. Когда же отряды стали сливаться в соединения, знания Соловейчика понадобились на более серьезном уровне.

Выслушав Сухих, который доложил информацию, сообщенную Мильке, Асташкевич задумался. И потом раздумчиво заговорил:

– Интересно получается. ГФП посылает человека, чтобы нас предупредить. Уже интересно. При этом в Слониме выгружается до батальона. И в Мостах – до двух рот. Всего-то! У нас более шестисот человек. А ведь с нашей бригадой как-то и три полка не смогли справиться. Но при этом он пытается создать впечатление, что выгрузилось именно три полка. Ты веришь этому русско-немецкому оберу?

– Я склонен ему верить. К тому же данные из Мостов предоставил не он. Войска там и в самом деле выгрузились. Они тоже пытались всеми силами изобразить, что их гораздо больше, чем есть на самом деле.

– Комиссар, что думаешь?

– Я даже не берусь судить. Попытка нас испугать, заставить – допустим – переменить место… Но это глупо. Насколько я понимаю, этот Дикс – умный человек. Он должен понимать, что партизан такими вещами не запугаешь.

– Товарищ подполковник! – Асташкевич повернулся к начальнику штаба.

– Я тоже не очень понимаю. Такие действия оправданы на фронте. Создать иллюзию подготовки наступления на одном участке фронта, а нанести его в другом. Но у нас нет фронта. В борьбе с партизанами это бессмысленно.

– Что думаешь, старший лейтенант? Это по твоей части. Тут явно какие-то хитрые игры.

– Я могу высказать только предположения. Вероятно, тут все дело в новом немецком оружии – лесных егерях или, как мы их зовем, оборотнях. Я не военный, но насколько я понимаю, главной слабостью немцев в борьбе с партизанами была плохая разведка. Они двигались, по сути, вслепую. Теперь они этот свой недостаток восполнили. Возможно, они хотят спровоцировать нас, чтобы мы развернули свою оборону – и изучить ее особенности.

Подполковник выпустил из трубки огромный клуб дыма и заговорил с некоторой иронией:

– Разведка боем? Но ведь мы не армия. Мы не строим долговременных оборонительных сооружений. Вскрывать нашу оборону^[40] имеет смысл, если непосредственно сзади идут серьезные силы. Но их нет. Сосредоточить их – дело непростое. И тем более сложное дело – их развернуть. Тут нужен не один день.